«Грозовой перевал» для многих поколений девушек стал сагой о вечной любви. Но для самой Эмили Бронте то был гимн протеста. Викторианцы отлично видели этот протест — и негодовали.
Сюжет единственного романа Эмили Бронте вертится вокруг любви двух детей — цыганёнка-найдёныша Хитклифа и дочери его опекуна Кэтрин. Даже когда они вырастают, их любовь остаётся именно детским чувством, страстным, сильным, эгоистичным. Они ломают судьбы тех, кто оказывается рядом с ними: Кэтрин — неосознанно, Хитклиф — нарочно, стремясь отомстить всем, кто унижал его или, как ему кажется, унижает сейчас. Всё это происходит на фоне разговоров о призраках и чёрной магии, но… При том, что роман пронизан атмосферой мистики и написан, казалось бы, в духе романтизма, ничего действительно потустороннего мы не встречаем.
Потому что «Грозовой перевал» — книга о том, что в тысячу раз страшнее любых привидений и проклятий.
Фактически, Бронте вывернула все штампы литературы своего времени. Да, подкидыш-дикарь вырастает в исчадие ада — но его превратили в демона систематические побои и издевательство, и доброе слово только одного на свете человека, которому он доверял (девочки-кухарки немногим старше) не могло противостоять всему насилию, которое он видел вокруг с детства. Да, милый юный джентльмен, такой заботливый с молодой больной женой, воркующий с ней вечерами у камина, умеющий любить и искренне, и сильно — может быть тираном для всех остальных домашних, и никакая модная в литературе «проверка любовью» не даёт отделить злодея от положительного героя.
Человек, который только и думает, как заставить детей молиться, скорее домашний тиран, чем спаситель их душ (даже если он ни капельки не лицемерен). Самый милый и нежный ребёнок на свете не растопит сердце того, кто одержим ненавистью. Наконец, насилие порождает насилие. Какой бы ни была кроткой душа. Какой бы верный ни нашёлся рядом друг. Нет от природы ангельских или демонических душ — жестокость ломает, ломает страшно, она порождает новые круги жестокости, которые расходятся, словно от брошенного в пруд камня. Вся литература с добрыми детьми, которые молились и были кротки и их за это ждала награда — ложь. Вся литература, прославляющая семейные ценности, в то время, как, может быть, в каждой второй семье сильный изводит слабого — ложь.
Всё — ложь, пока люди не прекратят отворачиваться от правды.
Роман вызвал бурную реакцию в английском обществе. Одни были очарованы его литературными достоинствами и «историей вечной любви», у других, глянувших чуть глубже, он вызвал негодование. «Дьявольская книга, немыслимое чудовище», пишет Данте Габриэль Россетти. «Более страшного, более исступленного вопля человеческой муки никогда не исторгала у человеческого существа даже викторианская Англия», пишет в смешанных чувствах знаменитая сестра Эмили, Шарлотта Бронте — для неё роман столь же талантлив, сколь и чудовищно аморален. Менее зоркие критики отзывались о романе как о чрезмерно мрачном для девушки — и писательницы, и читательницы, гротескном до нелепости.
Непонятно было, в любом случае, откуда у девушки, выросшей в идиллической семье пастора в не менее идиллической английской деревеньке, такой скепсис по отношению к лубочной картинке британского семейства, каждый в котором может найти утешение в молитве? Может быть, именно потому, что она выросла в семье пастора и в идиллической английской деревеньке.
Выходец из бедной ирландской семьи, Патрик Бронте всегда стремился к образованию. Ему довелось жениться, удачно или нет — это как посмотреть: приданое его жены пропало в морской катастрофе, зато сама супруга его любила и вполне патриархально трепетала перед ним, не пытаясь ни противостоять, ни перехитрить. У четы Бронте родились одна за другой пять дочерей и сын.
Когда семья переехала в деревню Хоэрт, девочкам было четыре и два года и несколько месяцев, сыну — три года. Хоэрт в то время был удивительно мрачным местом: всё вокруг было из серого камня, перед домами трудно было бы найти цветочную клумбу, жители обращались друг к другу очень грубо, а климат был так суров, что на местном столе трудно было увидеть пшеницу или яблоки. Овёс, немного мяса, мелкий картофель — вот то, что ела семья Бронте каждый день.
Точнее, мясо ели только взрослые. По модным воззрениям того времени, детям его не давали — чтобы не стали дерзкими.
Вскоре после переезда мать девочек умерла, и поднимал их отец с помощью свояченицы, Элизабет Бренуэлл. Сам добившийся многого — по сравнению с тем, что сулило ему детство — с помощью самообразования, он всячески поощрял у детей увлечения книгами и искусствами. Девочки и их брат рисовали, устраивали театральные представления, выпускали домашнюю газету со своими эссе и стихами, писали хроники несуществующего королевства, дискутировали, стараясь излагать свои мысли максимально связно, просто и аргументированно. Им предоставлялось гораздо больше свободы и времени на самих себя, чем многим их ровесникам не только в деревне, но и, пожалуй, в современной им Англии.
В то же время отец Бронте был одержим манией контроля. Он постоянно выслеживал признаки того, что дети зазнались и возгордились, и уничтожал в их жизни всё, что могло бы этому способствовать. Например, сжигал подаренную родственниками красивую (и вполне практичную!) обувь. Если он был в особо сильном раздражении, то крушил в мелкую щепу мебель или уходил стрелять во двор. Не пренебрегал он и таким общепринятым средством выбивания дерзости и гордости из детей, как порка.
Много усилий приложил Патрик Бронте и к тому, чтобы всё, что бы ни прочитали дети, они рассматривали только глазами глубоко религиозного человека; его проповеди были очень настойчивы и жестки. Он внушал им, что желать хорошего для себя плохо — надо довольствоваться достаточным, что для женщины, как бы умна она ни была, важно не растерять кротости, иначе она зря живёт, что очень важно помнить своё место в этом мире, и именно их, его детей, место — у подножия любой горы и в самом тёмном углу.
Всё это поддерживала и тётя Элизабет. Главным в семье она находила не любовь, а безусловное почтение младших ко старшим.
Характер Эмили определялся чередой несчастий в раннем возрасте, мрачным очарованием североанглийской природы, странной обстановкой дома и, возможно, хронической депрессией. В местах, где солнца мало, а богатая витамином D еда недоступна, она сопутствует многим.
Эмили была одной из младших дочерей. Когда мать умерла после долгой болезни, девочке было только три года: достаточно много, чтобы всю жизнь чувствовать и помнить, кого она лишилась. Когда Эмили было пять, умерли две старшие её сестры, погодки Мария и Элизабет, едва вступавшие в подростковый возраст. Они учились в одной школе с Шарлоттой и Эмили, учреждении для детей духовенства. Именно эта школа, условия жизни в ней были описаны в романе Шарлотты «Джен Эйр». На фоне скудной и дурного качества еды и постоянного холода у Марии и Элизабет стремительно развился туберкулёз лёгких.
По результатам этих и других смертей в школе было проведено расследование, и условия жизни пансионерок значительно улучшились, но отец не решился отдать детей снова. Он держал дочерей при себе, пока они не окрепли, и тогда старшую из выживших, Шарлотту, отправили учиться дальше — правда, в другую школу.
Вопреки всем шаблонам своего времени, Эмили сочетала удивительную ранимость и почти грубый внешний облик. На фоне прозрачных от скудной картофельно-овсяной диеты сестёр она казалась бодрой крестьянкой: откуда только взялись силы на рост! В то же время, она была склонна к меланхолии и её легко было довести до слёз. Относиться философски к выходкам и выпадам отца она не научилась, да, возможно, при жизни бок о бок с ним без отдыха от его нрава у неё и шансов не было.
Среди любимых занятий девочки были одинокие прогулки по вересковым пустошам — не самому, как тогда считалось, романтическому месту. Это сейчас пустоши ассоциируются с историей любви и кратких мигов свободы Хитклиффа и Кэтрин… Эмили сделала их такими прекрасными. Играла она там и со своими сёстрами и братом.
Когда Шарлотта закончила обучение и осталась в школе преподавательницей, по плану Эмили должна была учиться в той же школе за счёт сестры. Но оказалось, что девочка не переносит казённой дисциплины, суровости преподавательниц, да и просто чужих стен. Она буквально заболевала вдали от дома. Отцу Бронте пришлось забрать Эмили. Вместо неё учиться в школе стала младшая Энн.
Она писала стихи. Под псевдонимом выпустила первую редакцию «Перевала», которая прошла совершенно незамеченной. Постепенно взяла на себя все заботы о доме и об отце, но, что действительно изводило её — именно ей пришлось возиться с братом, который покатился по наклонной очень рано, пристрастившись к выпивке и опиуму. Довольно долго он держался; находил себе работу художником, репетитором, внештатным журналистом. Последним местом его работы была должность семейного учителя у сына священника по имени Эдмунд Робинсон. Там он закрутил роман с женой Робинсона и выпрашивал у неё денежные подарки. Обнаруживший этот факт священник был в ярости. Молодой Бронте был выставлен вон с наихудшими рекомендациями.
Приехав домой, Бронте-младший жестоко запил. Увлечение опиумом тоже не было забыто. В пьяном виде он был буен, когда бросал пить — становился безумен от белой горячки. За ним ухаживала Эмили, и ей доставалось больше всего — и оскорблений, и побоев, и ужасных и отвратительных сцен. Когда брат внезапно умер от туберкулёза, это стало и горем, и облегчением для всей семьи и особенно для Эмили. Но вскоре Эмили умерла тоже: неотлучно находясь при брате, она, конечно, заразилась и порой боролась с ним, будучи уже обессиленной болезнью.
После её смерти Шарлотта, очень настороженно принявшая сначала «Грозовой перевал», отнесла роман в издательство и настояла на публикации под именем сестры. Она сама написала к книге предисловии, сообщив, что Эмили, выписывая такие отвратительные характеры, не ведала, что творила. Роман стал настоящей сенсацией. Эмили проснулась бы знаменитой. Но она не проснулась.